Семь долгих лет прошло с тех пор, как земля приняла тело Лидии. Семь лет тишины, звонкой в ушах громче любой музыки, и одиночества, въевшегося в стены дома, как запах печного дыма. Степан все звали его Степанычем остался один в свои шестьдесят три. Возраст уже не молодой, но и не старый, будто застывший между двумя берегами: позади бурная, наполненная любовью жизнь, впереди лишь тихое, безрадостное течение времени до неминуемого конца.
Бог не обидел его здоровьем: тело, закаленное крестьянским трудом, еще хранило силу, но душа была сломлена и пуста. Лидия угасала долго и мучительно, он ухаживал за ней до последнего вздоха, до последней тихой слезы на исхудавшей щеке. И вот она ушла, оставив его одного на белом свете. Детей Господь им не дал, так и прожили душа в душу в своем маленьком мире, ограниченном родной деревней.
Он привык, что Лидия была солнцем его маленькой планеты. Она согревала дом теплом, наполняла его уютом. Ее руки варили самые вкусные щи, пекли пироги с таким пышным тестом, что таяло во рту. Она вела хозяйство: дойная корова, куры, каждый год теленок на откорм, чтобы зимой было свое, душистое мясо. Огород ее царство, где ровными рядами росли морковь, лук, картошка. А его мужская работа сводилась к пахоте, копке грядок и ремонту всего, что ломалось. Он был внешней охраной, она душой их крепости.
Человек ко всему привыкает. Привык и Степаныч к тишине. Сначала она давила, звенела в ушах, заставляя вздрагивать от любого скрипа половицы. Потом стала фоном. Скучно? Да. Невыносимо пусто? Еще бы. Но куда денешься? Такова воля судьбы, против нее не пойдешь.
Местные женщины, конечно, поглядывали на него. Степан видный, хозяйственный, дом полная чаша, да еще и без наследников, что в деревне считалось почти выигрышным билетом. Засылали свах, намекали сами, некоторые, еще довольно молодые, прямо предлагали «создать семью». Но он всех отшивал, отмахивался, как от назойливых мух.
«Тоскую по моей Лидуше, объяснял он односельчанам, глядя куда-то поверх их голов. Она оттуда, с небес, все видит. Не одобрит, наверное, если я новую хозяйку в дом приведу. Не хочет, чтобы ее память здесь чужая женщина затмила».
А на самом деле, в глубине души он думал иначе: «Чтобы жить вместе, нужна хоть искра. Хотя бы капля симпатии. А её нет. И я, видно, еще не созрел. Душа не отошла, не оттаяла».
После смерти жены он продал корову куда одному столько молока? Хорошая буренка давала по ведру утром и вечером. Продал в соседнюю деревню, сжавшись внутри от боли, будто предал еще одно живое существо, связанное с Лидой. А вот летом бычка или телку держал на мясо. Так и жил: свое мясо, свои яйца, молоко брал у соседей то покупал, то принимал как подаяние от соседки Анисьи, которая смотрела на него с молчаливым сочувствием.
Степаныч хромал. Давным-давно, в молодости, сломала ему ногу непокорная лошадь. Кость срослась криво, но он махнул рукой некогда было возиться. Хромота стала его частью, а в последние годы появилась и трость резная, дубовая, подарок Лидии. На его шаткую походку уже никто не обращал внимания, будто так и должно быть.
В тот день он сидел за обеденным столом, один, и наливал в глубокую тарелку только что сваренные щи. Лето стояло знойное, воздух плавился над землей. Дверь в сени была распахнута настежь, впуская ленивые потоки раскаленного воздуха. Вдруг тень перекрыла солнечный прямоугольник на полу.
«Здорово, Степаныч! А я к тебе! Дверь-то открыта, вот я и зашел без спросу!» громкий, как колокол, голос Артема, соседа через два дома, прокатился по горнице. Артем был значительно моложе, полон нерастраченной энергии и каких-то своих, непонятных Степану планов.
«Здорово, буркнул хозяин. Щей будешь? Только с печи. Зеленого лучку покрошишь вообще за уши не оттащишь. Давай, за компанию».
«Конечно буду! Обожаю твои щи! Хоть и жара, а горячее оно всегда в радость. Потом остынем!»
Уминая щи за обе щеки, Артем исподлобья, хищно поглядывал на Степаныча.
«А я вот думаю, Степаныч, тебе бы жениться пора. Не царское это дело самому у плиты торчать. Женщина тебе и щи сварила бы, и постель постелила, и ну, ты понял».
«Это ты ко мне в свахи набиваешься? усмехнулся Степан. Невесту, что ли, присмотрел?»
«А что, разве плохо? Сколько можно в горьких вдовцах ходить? Ты народ привередливый, мог бы уже с какой-нибудь красавицей жить припеваючи!»
«Мало того, чтобы женщина просто была, тихо, но твердо сказал Степан. Надо, чтобы душа к душе легла. Чтобы молча понимали друг друга. Чтобы взгляд и все ясно».
«Ой, душа-а-а! Артем махнул рукой. Тебе же за семьдесят перевалило! Какая там душа? В твои годы главное чтобы рядом человек был, чтобы присмотрела, чай подала, если что. Подумай о будущем!»
«Будущее? Степан отставил ложку и посмотрел на соседа прямо. Ты что, считаешь, я уже совсем дряхлый и ни на что не годен? Чтобы по первому зову с любой сошелся? Нет уж, Артем. Выбирать я еще в силах. И поживу пока так, как хочу».
«Да я не это имел в виду! Обидел, что ли? засуетился Артем. Я ж тебе добра желаю! Потому и завел разговор. У меня, понимаешь, тетка одна есть, Аглая. В соседнем районе, деревня Заозерье. Женщина огонь! Еще не старая, хозяйственная до мозга костей. Кабанчика держит, гусей, телку. И видная такая, статная. Имя-то какое Аглая! Я к ней недавно ездил. Живая, энергичная, да одна-одинешенька. Может, махнем к ней? Познакомишься. Понравится и дело с концом. Заберем ее сюда. А?»
«Разве в имени дело? вздохнул Степан. Под
