«Я ни за что не позволю, чтобы мама оказалась в богадельне!» — с пафосом заявила тётя, забрав бабушку к себе, а через три месяца мы узнали, что та теперь живёт в приюте для стариков.
Эту сцену я запомнил навсегда. Моя тётя Лидия, сестра матери, с таким надрывом увезла нашу больную бабушку Варвару к себе, будто играла роль в пьесе. Громкие фразы, слёзы, укоры — всё это звучало так, словно она специально хотела, чтобы вся деревня под Архангельском знала, какая она «праведница», а мы — «бессердечные эгоисты».
— Моя мать не окончит свои дни среди чужих! У меня есть честь, не то что у вас! — швыряла она в лицо матери слова с такой злобой, что до сих пор мороз по коже.
Её речи напоминали цитаты из проповеди, но за ними не было ничего, кроме гнева и желания нас унизить. Она изображала спасительницу, а нас выставляла чуть ли не извергами. Хотя правда была в другом: бабушке требовалась постоянная помощь, которую мы уже не могли обеспечить.
Всё началось после удара. Здоровье бабушки покатилось под откос: память подводила, она терялась в собственном доме, могла вдруг зарыдать без причины, а её поступки становились всё непонятнее. Порой с этим ещё можно было совладать, но такие моменты учащались. Однажды, вернувшись домой, мы застыли в ужасе: все лампы горели, вода лилась на пол, а плита была включена. Бабушка сидела в уголке, бормоча что-то несвязное, даже не осознавая, что едва не сожгла дом. Спасло лишь то, что мы успели.
Врач развеял последние надежды: болезнь будет прогрессировать. Лекарства лишь немного оттягивали неизбежное. Мы поняли — бабушка уже не может быть одна, а мы физически не в состоянии быть с ней круглые сутки. Работа, хозяйство, дети — всё это не отпускало, и сердце сжималось от безнадёжности.
После долгих слёз и споров мы решили подыскать хороший пансионат, где за бабушкой будут ухаживать. Мы не бросали её — мы искали лучшее, что могли дать. Но когда об этом узнала тётя Лидия из соседнего Ростова, она ворвалась к нам, как вихрь.
— Как вам не стыдно сдавать родную мать в чужие руки?! У неё есть семья, а вы списываете её, как старую вещь! — гремела она, сверкая глазами.
Её слова резали, как лезвие. А потом, не дослушав нас, она просто увезла бабушку, хлопнув дверью так, что стёкла зазвенели. Мы стояли в оцепенении, оглушённые её гневом.
Прошло три месяца. Три месяца тревоги. И вдруг — весть, от которой земля ушла из-под ног: тётя Лидия отправила бабушку в тот самый приют. Та самая, что клялась честью и звала нас чёрствыми, не выдержала. Оказалось, ухаживать за больной старухой — не красивые слова, а тяжкий труд.
Ирония судьбы обожгла, как раскалённый утюг. Так и хотелось позвонить и крикнуть: «Ну что, тётя, где твоя честь теперь?» Но она не отвечала. Видно, поняла, что переиграла, что гордыня её подвела. Только вот признать вину — на это духу не хватило. А бабушка так и осталась среди чужих стен, вдали от всех нас.
