“Как ты могла забыть про нас?!” — дочери не простили матери, что та решила жить для себя.
Меня зовут Анна Ивановна, мне шестьдесят два. Всю жизнь я прожила ради других — ради детей, семьи, чтобы всем было хорошо. И лишь недавно позволила себе быть… собой. Но, как оказалось, не все готовы принять, что их мать — не только заботливые руки, а живая женщина со своими чувствами, желаниями и правом на счастье.
Всё началось, когда мне было чуть за двадцать. Я рано вышла замуж и родила двух дочек — Машеньку и Олечку. Сперва всё казалось радостным и простым, но вскоре муж показал своё истинное лицо. Через два года после рождения младшей он исчез. Ушёл — без объяснений, без писем, без копейки алиментов. Мы с девочками остались одни.
Я работала не покладая рук. Бывало, не хватало денег до зарплаты, сил — до вечера. Но не жаловалась. Надо — значит, надо. Дочки росли, а я не позволяла себе расслабиться, захворать или расплакаться. Разве что ночью — в подушку.
Жили мы в деревне, в старом доме с покосившимся забором. Когда дочери выросли, обе вышли замуж и уехали в город. Сначала снимали углы, о своём жилье лишь мечтали. А я осталась одна — в тишине, на пенсию, которой едва хватало на таблетки.
Тогда позвонила сестра — Валентина. Мы с ней не были близки. Она жила иначе — без мужа, без детей, с хорошей работой и умением радоваться жизни. Я завидовала ей молча. Валя попросила переехать к ней — у неё нашли тяжёлую хворь. Мне было не к кому податься, и я согласилась. Перебралась в её квартиру и стала ухаживать.
Сначала её образ жизни меня шокировал. Валя тратила деньги на себя — ходила в театры, покупала платья, не забывала про салоны. Даже больная, продолжала краситься и ухаживать за собой. А однажды сказала: «Если не справишься — найму сиделку. Но тогда квартира достанется не тебе». Сестра была резкой. Я обиделась, но осталась. Потому что кровь. Потому что совесть.
Валя умерла через полгода. По завещанию квартиру оставили мне. Впервые в жизни у меня появилось своё жильё в городе, свобода и возможность дышать полной грудью. И впервые я поняла — не хочу назад. Не хочу в деревню, где каждый угол напоминает о боли, усталости и натруженных руках. Хочу жить здесь. Для себя.
Дочери узнали о смерти тёти, лишь когда я уже обжилась в её квартире. На похороны не приехали — дела, дети, кредит. А когда поняли, что квартиру я оставляю себе, начался скандал.
— Мам, ты должна помочь! — кричала Маша. — У нас ипотека, муж в долгах как в шелках! Продала бы квартиру и поделила деньги!
— А я третьего жду, — вздохнула Оля. — Мы до сих пор в съёмной однушке, могла бы нам с отцом помочь!
Но вдруг осенило — я НИЧЕГО не должна. Я отдала им всю молодость, здоровье, бессонные ночи. Разве мало? У них свои семьи. Я не брошу, если беда случится. Но почему я снова должна отдавать всё? Почему никто не спросит — а как ты, мама?
Ответила спокойно:
— Девочки, квартиру не продам. Я здесь живу. Мне здесь хорошо. Устала от вечной жертвенности. Хочу просто… пожить.
После этого они обиделись. Перестали звонить. Лишь по праздникам шлют сухое «С 8 Марта». Ни «мам», ни «как самочувствие», ни «любим тебя». Наверное, считают, что я их предала. Но разве я не заслужила право на своё счастье?
Иногда вечером сижу у окна, пью чай, смотрю на огни города и думаю: неужели так сложно понять — мать тоже человек? Не вечная нянька, не обслуживающий персонал, не копилка. Я — женщина. И даже после шестидесяти имею право на жизнь. Не как тень своих детей. Как личность.
А вы бы на моём месте поступили иначе?
