23 октября
Сегодня снова шёл мелкий дождь, но это не помешало мне, как всегда, встретить внучку после школы. Иду по улицам нашего провинциального городишка под Тверью, а каблуки стучат по асфальту — точь-в-точь как в мои молодые годы в Ленинграде. Только вот теперь я не спеياً на свидание, а веду за ручку восьмилетнюю Варечку.
Наконец-то купил себе жильё — светлую однушку в новостройке. Два года копил, экономя на всём. Продал старую дачу под Ржевом, но вырученных рублей хватило лишь на половину. Остальное добавил сын, Миша, хотя я твёрдо решил вернуть ему каждую копейку. Что старику? Пенсии хватает. А у молодых — вся жизнь впереди, им деньги нужнее.
Варечка вылетела из школы, как мотылёк, и сразу вцепилась мне в руку. Говорит без умолку — то про уроки, то про одноклассницу Катю, которая ей яблоко дала. Я слушаю и чувствую, как на душе теплеет. Она — мой лучик, моя радость. Когда Миша с Ириной поздно родили её, мне пришлось переехать из родного дома, где каждый уголок пропитан воспоминаниями. Квартиру, конечно, оформили на сына — так спокойнее, мало ли что. Я и не возражал: бумаги — дело наживное.
— Деда, — вдруг говорит Варечка, прижимаясь ко мне, — мама сказала, что тебя нужно отправить в дом ветеранов.
Словно ведро ледяной воды вылили на голову.
— В какой дом, Варюша? — спрашиваю, а сам чувствую, как холодеют пальцы.
— Ну, где старики живут. Мама говорила папе, что там тебе будет лучше. Я ночью слышала… — Голосок у неё дрожит, а у меня в ушах уже гудит.
— Да мне и тут хорошо, у меня же своя квартира! — пытаюсь шутить, но комок в горлу мешает.
— Только ты не говори маме, что я рассказала, — шепчет внучка, крепко сжимая мою руку. — Ониياً обещали подождать, пока я в пятый класс пойду.
Дома я прилёг — внезапно накатила слабость. А через три месяца собрал чемодан и уехал обратно в деревню. Сейчас снимаю комнату у дальней родственницы, подрабатываю сторожем в местном клубе. Соседи качают головами: «Надо было с сыном поговорить!» Но я-то знаю — ребёнок не станет такое выдумывать.
Миша так ни разу и не позвонил. Видимо, догадался, что правда всплыла. А я жду. Не из-за гордости молчу — просто боюсь услышать в его голосе облегчение.
Сегодня вновь перечитывал письма от покойной жены, которые хранил все эти годы. И понял главное: предательство близких — это как мороз по коже. Сначала не чувствуешь боли, только онемение. А когда отогреешься — тогда и понимаешь, как сильно обморозился.
