Сегодня перечитывала старые записи — и поняла, что больше не могу молчать. Меня зовут Анастасия, мне 25, и я наконец порвала с матерью. Давно пора. Сколько слёз, рублей и душевных мук это стоило — но теперь я свободна. Моя мать, Людмила Сергеевна, не умела любить. Её равнодушие оставило раны, которые до сих пор заживают. Но теперь я живу для себя, и впервые дышу полной грудью.
Детство прошло в крохотном городке под Уфой. Про отца — ни слова, мать отмалчивалась, будто его и не было. До восьми лет ютились у бабки, которая ненавидела меня. “Дармоедка”, “нахлебница” — эти слова стали моей колыбельной. Научилась прятаться по углам, лишь бы не попадаться. Потом у мамы появился Сергей, и мы перебрались к нему. Но я там так и осталась чужой. “Не мешайся”, — бросал отчим, и я превратилась в призрак в их доме.
Всё перевернулось в девятом классе. Мать забеременела, и родился их золотой мальчик — Никитка. Ему — всю нежность, мне — ледяные взгляды. Я ненавидела его, и сама пугалась этой злости. Мать, кажется, почуяла что-то — и сплавила меня в техникум за триста вёрст. До восемнадцати иногда присылала тысячу-другую, но в день совершеннолетия рубанула: “Теперь сама крутись”. Я уже подрабатывала в кафе, но её фраза “Ты здесь не жди радушия” переломила что-то внутри.
Не сдалась. Поступила в институт, горбатилась на трёх работах, падала с ног. Иногда звонила матери — глухой голос в трубке, ни капли тепла. А однажды ночью она сама набрала мой номер — впервые. Рыдала: Сергей умер. Я сорвалась в её город, организовала похороны, потратила все накопления на съёмную квартиру. Месяц таскала на себе всё: магазины, готовку, Никиту-школяра. А когда предложила переехать вместе, услышала: “Нет, Настя. Мы сами”. Как ножом по живому.
После — провалилась в чёрную яму. Выходила дорогими сеансами у психолога — знала, если не вытяну себя, никто не поможет. А мать… Мать звонила только когда нужны были деньги или уборка. Приезжала — и слушала бесконечные восхваления Никиты. Мои дипломы, повышения — будто пустой звук. Возвращалась домой — и неделю собирала себя по кусочкам.
Два года борьбы. Работа, учёба, слёзы в подушку. А две недели назад — её звонок. Впервые не бросилась к телефону. Не ответила. Через день удалила номер. Руки не дрожали. Просто тишина.
Я не простила. Не собираюсь. Отдала ей годы, деньги, душу — а получила лишь напоминание, что я чужой человек. Теперь строю жизнь без оглядки. Если когда-нибудь стану матерью — буду другой. Но иногда всё равно спрашиваю ночь: почему? Почему её любви хватило на всех — кроме меня?
