Когда моя лучшая подруга детства, Катюша, родила очаровательную девочку, моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости… и ещё от чего-то тяжёлого, что я тогда не сразу поняла.
Катя назвала малышку в мою честь — Варенькой. Казалось бы, такой жест должен был растопить даже самое чёрствое сердце. Но был один маленький (ну ладно, не такой уж маленький) секрет, который я годами носила в себе, как чемодан без ручки, — и теперь он давил на меня ещё сильнее.
Мы с Катей познакомились ещё в первом классе, когда подрались из-за последней конфеты «Мишка на Севере». С тех пор были неразлучны: делили даже один ластик на двоих. Мечтали вместе о будущем: о белых платьях, работе где-нибудь в центре Москвы, детях. Мы представляли, как будем гулять по Арбату с колясками, обсуждая, как же нам не повезло с мужьями.
Я свято верила, что ничто нас не разлучит.
Но всё изменилось тем летом, когда я встретила Егора.
Он был не похож на других. В нём чувствовалась эта самая «русская загадочная душа» — то ли бандит, то ли поэт. Его харизма действовала как удар тока: и больно, и приятно.
Мы познакомились на дне рождения общего друга, где он рассказывал анекдоты про Штирлица, а я смеялась, хотя слышала их уже сто раз. Разговор затянулся до утра. Мы говорили обо всём: о детстве в Подмосковье, о страхе перед ЖЭКом, о том, почему пельмени с вишней — это преступление против человечества. Между нами пробежала искра — или, может, это просто проводка в хрущёвке замкнула.
Сначала это были просто шутки, лёгкий флирт, взгляды через край стакана с компотом. Но быстро стало серьёзнее.
Мы начали встречаться. Катя пару раз видела Егора, когда мы все собирались во дворе жарить шашлык. Но мне и в голову не приходило, что это может иметь последствия. Ведь он был моим, а она — просто подруга, которая вечно просила у него закурить.
Наши отношения продлились недолго, но были как русская зима — бурные, с резкими перепадами настроения. То страсть, то крики «я больше так не могу!», потом опять страсть. В конце концов, я поняла, что мой внутренний перфекционист не выдержит его стиля «живём как в сериале «Бригада». И мы расстались.
Я думала, что история закрыта, как грант на ремонт дорог — навсегда.
Но через пару месяцев на очередных посиделках у костра Егор появился… с Катей.
И между ними сразу пробежала та самая искра, которую обычно ищут в тёмной комнате со свечкой. Я видела, как они смеются, перешёптываются, будто заговорщики.
Меня скрутило от ревности, но я убедила себя: «Прорвёмся! Всё забудется, как цены в 90-е».
Как же я ошибалась.
Они влюбились по-настоящему — так, что даже перестали пить чай с сахаром, потому что «и так сладко».
Конечно, я поддерживала их. Как я могла не поддержать Катю? Но где-то в глубине души копошилось чувство, будто мне в суп уронили муху.
Как я могла ей сказать? Признаться, что её будущий муж когда-то называл меня «зайкой»?
Я выбрала молчание.
Шли годы. Они поженились, купили квартиру в новостройке, где лифт работал через раз, — казалось, счастью не было предела.
Но под этой картинкой из «Дома-2» скрывались проблемы. Катя долго не могла забеременеть. Я видела, как она переживает, и страдала вместе с ней.
А потом, в один прекрасный вечер, она позвонила мне — вся в слезах, но от счастья.
— У нас будет девочка! — прокричала она в трубку. — И я хочу назвать её в твою честь.
Я сидела, сжимая телефон, будто это был последний билет на самолёт из Сочи. Моё имя… её дочь…
Это была бы честь, если бы не двести килограммов вины, которые тут же упали мне на плечи.
Беременность прошла гладко, Катюша расцвела, как ромашка в мае, — а я тем временем потихоньку сходила с ума.
Каждый раз, глядя на неё, я чувствовала, как накатывает волна стыда. Это было уже не просто «ой, ну было и было». Это была ложь, которой я жила все эти годы.
И вот на свет появилась маленькая Варя. Крошечная, розовая, с глазами, как у мамы, —
